Пока ты будешь молчатьПока ты будешь молчать, мой лучший друг, я буду писать тебе письма невидимыми чернилами, складывать эти письма в почтовый ящик и терпеливо ждать, пока придет твой ответ.
Я знаю, ты ненавидишь писать, терпеть не можешь складывать буквы в слова, а слова – в предложения, это слишком утомительно. Тебе гораздо проще позвонить и рассказать вслух, как прошел твой день, гораздо приятнее, чем кропотливо складывать строчку за строчкой и упустить половину нужных слов.
Знаю. Но прошло много времени с тех пор, как ты звонил в последний раз.
Не помню, что случилось, не имею понятия. Наверное, ничего. Так бывает, говорят в этих случаях умудренные опытом люди. Так бывает, не беспокойся, люди вырастают и меняются, привязанность уходит, общие темы горькой полынью растворяются в воздухе. Все пути и дороги рано или поздно становятся слишком узки для двоих, а любовь – временное явление, это всем известно, ну успокойся, прими, что же ты как ребенок, в самом деле.
Иногда люди перестают нуждаться в людях. Не плачь, глупый маленький человек. Одиночество – и есть взрослая жизнь, разве ты не этого хотел?
Терять друзей совсем не страшно, заключают они и улыбаются мне выцветшими глазами. Потому что на самом деле их нет.
Я всегда улыбаюсь в ответ, делаю три шага назад и плотно закрываю за собой дверь. Стены моего дома не выкрашены в розовый цвет, мои игрушки не прибиты гвоздями к стенам, в моем дома царит хаос, который никого не касается, но я не собираюсь вырастать и набираться мудрости, если это значит, что тебя нет.
Каждый раз, закрыв дверь, я бегу в свою комнату и достаю из почтового ящика невидимые чернила.
Мы живем в разных мирах, но я знаю, мои письма всегда приходят в срок.
***
У меня не возникло никакого желания знакомиться, когда мы увидели друг друга в первый раз.
В пуховой шапке, похожий на пингвина, с огромными серыми глазами в пол-лица, большой, светлый, саркастичный и я - угловатая, темно-фиолетовая, назойливо звенящая на каждому шагу цыганскими браслетами. О симпатии с первого взгляда речи в тот день не зашло. На то была какая-то причина, помнится, то ли любовь, то ли ревность, что-то подобное, и конца и краю тому не было видно, ну, по крайней мере мне казалось так, той рижской зимой, самой холодной за последние пятнадцать лет.
А потом снежная буря на целый день заключила нас под домашний арест. Наша то ли любовь, то ли ревность уселась на подоконник в смешной вязаной шапке, всерьез намереваясь перечитать любимую школьную книжку, буквально на днях откопанную на антресолях. Деваться было некуда, читать втроем – неудобно, поэтому мы решили тихо рассказывать нестрашные истории и даже иногда смотреть собеседнику в глаза.
Все началось, конечно, с принцессы, рыцарей и дракона. Только представь, возмущался ты, я столько играл в эту игру, старался, искал спутников, строил козни, плел интриги, устроил во дворце заговор, а оно все возьми и в конце как повернись ко мне изнанкой!
Ну вот в этом, флегматично замечала я, нет как раз ничего удивительного.
Вы двое, строго подняла глаза наша то ли любовь, то ли ревность, когда драконы и рыцари переросли в смысл жизни и новые перерождения, вы двое всерьез начинаете меня пугать.
Да нам самим уже страшно, чуть виновато улыбались мы в ответ. Не волнуйся, мы почти не всерьез. Просто читали одни и те же книги. Девочка, девочка, Черная Рука летит к тебе, прячься, времени нет... Эй! Эй! Торжественно клянемся взяться за ум как только погода наладится, сейчас же брось сердиться!
Врали, конечно.
***
Прекрасно помню твой первый визит в мои далекие южные края.
Я никогда не любила солнце. Всегда хотела спрятаться от него, скрыться, сбежать подальше. Попасть в лабиринт снежных холмов, оказаться у затянутого льдом северного моря, где угодно, только бы не здесь. Ты ведь помнишь, самая холодная рижская зима заставляла меня хохотать без причины, прыгать по мощеным улочкам Старого Города на одной ноге, румянила мне щеки и жгла лицо мириадами ледяных иголок. Мне всерьез кажется, что эта были инъекции счастья.
Ты безумна, дева, в такую холодную погоду нельзя даже выходить из дому, волновались все вокруг.
Ты сдурел, друг, такое злое солнце должно вызывать только одно желание – бежать!! вопила я, совершая вокруг тебя ритуальный танец спасения, но ты стоял неподвижно, закрыв глаза, позволяя жаре укутать тебя в плотный кокон света, целиком, до самого сердца. Но ненадолго. Спустя три с половиной минуты мы уже стремглав мчались в тень, в прохладу, к спасению. Валились под деревья, на траву, на пол, на скамейку, куда придется, сдували челки с мокрого лба, глотали ртом воздух, хохотали.
Включи жизнь, просил ты по утрам голосом мученика, не в силах оторвать лицо от подушки. Включи, это наш последний шанс. Когда характерный шелест кондиционера наполнял комнату, со стороны наших обезвоженных тел раздавалось что-то, похожее на возглас облегчения.
Южное лето было беспощадно в тот год, но мы выстояли.
Доброе утро, далекий северный край, неизменно сообщали мы на тот конец света по телефону, когда просыпались окончательно.
Драгоценные, я считаю себя крайне этичным человеком. Но в курсе ли вы, что у вас третий час дня? с акульей нежностью осведомлялась наша любовь, уже почти не ревность, суровый северный жаворонок.
Складывались пополам. Мы были в курсе.
Во время того визита ты подарил мне мой первый маятник, которому я не замедлила задать десятки глупых и не очень вопросов. Он отвечал неизменными «да» или «нет», и скоро стало ясно, что я нашла хорошего немногословно советчика. В своем лице, счел нужным уточнить ты, вынимая из кармана собственный. Мы всегда задаем вопросы самим себе. И сами же себе отвечаем. Даже на вопросы, на которые якобы не помним ответа. Держи это в уме.
Яволль! (помню, что улыбалась)
А теперь нам следует спросить: почему мы столкнулись здесь снова, на этой земле - ты, я и наша любовь-уже-почти-не-ревность?
Потому что тебя беспокоят твои сны? осторожно спрашивала я.
Потому что меня беспокоят мои сны, серьезно отвечал ты.
Со стороны могло казаться, что мы просто молчим, переглядываемся изредка, переговариваемся короткими кивками. Спросила о том же? совпало? где всё было? когда? кем мы были ? а друг другу? что пошло не так? почему?
Спустя час я заговорила первой, не выдержав: «В той жизни, где мы виделись в последний раз... Кажется, меня убили».
Ты молчал секунд семь, затем велел невозмутимо и мрачно: «А теперь спроси, кто тебя убил».
Мы долго смотрели друг другу в глаза, а потом пошли спать.
***
Звонок раздался теплым октябрьским днем, когда я вернулась домой из университета. Странные нотки в твоем голосе заставили меня испугаться неизвестно чего. Мне снился сон, сразу выпалил ты, пока я не придумала ужасов. Мне снился сон, я не помню, о чем он был, но знаю, что проснулся в коридоре и весь в слезах, как в плохом кино. Оказалось, лунатиком ходил по дому и повторял вслух, что уже «слишком поздно» и «ничего не исправить». Сестра насилу разбудила, рассказала, я ей верю.
И знаешь, что самое главное? – спросил ты, прежде чем я смогла собраться с мыслями и ответить что-нибудь разумно-утешительное. - Я не помню всего, что видел. Но точно видел тебя. Мы шли куда-то по мосту через реку, вокруг был лес, а у тебя - совсем другая прическа и цвет волос. Я шел за тобой следом и чувствовал совершенно необъятный ужас, потому что понял с предельной ясностью, что прошло много лет, нам больше не о чем разговаривать и мы друг другу – совсем чужие. – Ты переводил дыхание, пока мое сердце пропускало удар. - Это был очень страшный сон.
***
Вообще-то сначала я сделал лопатку, заявил ты моей следующей рижской осенью. И объяснил торопливо: видишь ли, наша любовь долгое время не могла поговорить со своим другом на какие-то важные темы. Беседа заходила о чём угодно, кроме того, о чем нужно. Вот я и подумал: проблема в том, что она не может до него докопаться! Поэтому я сделал для неё лопатку. Пластиковую, игрушечную. И подарил.
Помогло ли? Скажу так: опытным путем выяснено, что радиус действия – минимум двадцать пять километров. Потому что наша любовь, разумеется, оставила лопатку дома. Но докопаться смогла в тот же день. Представляешь?
Ничего себе, присвистнула я, в искреннем восхищении. И что это теперь значит?
Это значит, сказал ты серьезно, что я принес тебе чернила и почтовый ящик.
Не надо так меня смотреть, отрезал ты, пока растерянное молчание говорило за меня. Эту склянку следует положить в самое укромное место или всегда носить с собой, как тебе захочется. А ящик оставь у себя дома, где бы ни был твой дом сейчас или через пять лет, перекати-моё-поле.
Нет, склянка не пуста, говорю ведь: я наполнил её невидимыми чернилами. Неизвестно, когда возникнет необходимость писать мне письма и опускать их в этот почтовый ящик, а я вовсе не хотел бы, чтобы чернила засохли раньше времени. К тому же, писать невидимыми чернилам намного проще, это почти то же самое, что думать. Но следы от написанных мыслей ярче, Мир видит их четче и, как следствие, отзывается на них чуть быстрее, чем обычно. Больше я ничего не могу. Это все, что я могу. Понимаешь? Если когда-нибудь ты обнаружишь, что мы больше не разговариваем друг с другом, пожалуйста, начни писать мне письма. Я не могу сделать подобную штуку для себя, мелкое бытовое колдовство так не работает. Не спрашивай, откуда я знаю. Просто знаю. Видимо, это и есть плата за могущество. Поэтому остается надеяться, что ты справишься сама. Знаю, что справишься.
Вот еще что. Мои чернила невидимы, но не бесконечны, поэтому тщательно все обдумай, прежде чем начать выводить ими слова. Пиши только о главном, напомни мне о самом важном. Оставшееся – может быть, вспомню сам. Я не совсем безнадежен.
Помни: так бывает, скажут тебе умудренные опытом люди, если ты поделишься с ними тревогой или, не дай боги, попросишь помощи. Так бывает, не беспокойся, люди вырастают и меняются, привязанность уходит, общие темы горькой полынью растворяются в воздухе. Все пути и дороги рано или поздно становятся слишком узки для двоих, а любовь – временное явление, это же всем известно, ну успокойся, прими, что же ты как ребенок, в самом деле, скажут они.
А потом добавят, что терять друзей совершенно не страшно, потому что на самом деле их нет.
..Я хочу, чтобы ты никогда не стояла к ним ближе трех шагов. Я хочу, чтобы ты не позволяла им переступить порог твоего дома. Ты слышишь меня, слушаешь меня? Не позволяй им переступать порог твоего дома.
Это наш единственный шанс.
***
Как водится, я не могу вспомнить, с чего всё началось.
Возможно, с того дня как я перебралась из далеких южных краев в ближнюю европейскую полосу. Географически – огромная разница, между нами волшебным образом исчезли тысячи километров, но по сути мало что изменилось, потому что физические расстояния – это иллюзия. Так прошли месяцы, потом полгода, затем еще месяц. Сообщения стали короче. Ерунда какая, отмахивалась, какая чушь. Электронные сообщения на то и созданы, чтобы быть лаконичными. А заставить тебя писать эпос может только глубокая тоска, поэтому порадуюсь, что она тебя еще не заела.
Тот звонок раздался вечером в середине лета, когда я зачем-то зашла в индийский ресторан, села за стол, заказала что-то непроизносимо экзотическое и принялась ждать.
«Я только что был у психолога, - тон твоего голоса заставил крепче сжать мобильный в руке, - я был у психолога и собираюсь пойти к нему еще. Мне помогает».
Сказал:
«Надо учиться смотреть на вещи объективно, знаешь. Чтобы не сойти в один нежданный день с ума. А на сеансах с психологом нельзя ударяться в мистические материи, когда пытаешься объяснить суть своих проблем. Надо выражать мысли здраво. Искать во всем рациональное зерно. Это отрезвляет».
Сказал:
«Недавно ты рассказывала про... что это было, эгрегоры?... когда я поймал себя на мысли: «ну вот, опять она со своими телегами...», а потом подумал... Ведь это не только твои, это наши телеги. Общие. Верно?»
Сказал:
«Мне кажется, я теряю себя».
***
Привет, здравствуй, доброе утро, добрый вечер, как твои дела, как прошел день? Занят, ничего страшного, это бывает, конечно, подожду. Пока ты будешь молчать, я прочту рассказ, сварю чай, сделаю зарядку, допишу эссе. Дедлайн близится, приятного мало, знаешь сам. Нет, не буду каждые десять минут ждать от тебя ответа, оглядываться на монитор компьютера, смотреть на экран телефона, проверять «настоящий» почтовый ящик, висящий на стене соседнего дома, выглядывать из окна, это глупо, я отвыкла примерно год назад. Хорошо, все хорошо, я знаю, ты не любишь писать письма и редко теперь бываешь дома один, чтобы спокойно позвонить. Кстати, как там живет наша любовь, давно не ревность, все ли у неё хорошо? Что? Да, правильно, конечно - твоя любовь, твоя не-ревность, все верно, что это я, совсем заучилась, давно, давно пора отдохнуть. Брось, ясное дело, что ты сегодня заработался и тебе давно пора домой, поговорим потом, без проблем, пока, обнимаю. Так даже лучше, у меня как раз остается время, чтобы прочесть рассказ, сварить чай, сделать зарядку и дописать эссе.
***
Пожалуйста, не молчи.
***
Здесь у меня появились новые друзья, говорила тебе про них?
Если бы не они, я бы с большой вероятностью пропала в самый первый день. Знаешь ведь, как виртуозно я умею налаживать контакт с внешним миром: снимать в аренду новую квартиру, покупать проездной, спрашивать, где ближайшая химчистка, как пройти в библиотеку или куда отнести в сервис ноутбук. Смешно? А мне не слишком. Если бы не они, я бы, наверное, так и осталась жить в ближайшем к вокзалу отеле, с неразобранными чемоданами и набитыми до отказу рюкзаками, и каждый день ездила бы на работу на такси, просто чтобы не заблудиться. И мне было бы совершенно невдомёк, что дорога занимает всего три остановки на метро, без пересадок. В общем, в некотором смысле эти прекрасные девочки и мальчики спасли мне жизнь.
Шумные, яркие, очень хорошие. Я часто пью с ними чай в перерыве или просто хожу вместе по магазинам. А еще мы созваниваемся по вечерам и долго беседуем о самом разном. У нас много общих тем для разговоров. Нет, серьезно, постепенно мне стало очень интересно с ними говорить. Наверное, всем сначала кажется, что в их жизни будут более захватывающие темы для разговоров, чем мужчины и деньги, но постепенно юношеский идеализм уступает место взрослому прагматизму и деться от этого некуда. Повседневный реализм тоже бывает вполне захватывающим. Правда.
Мои новые друзья часто зовут в гости к себе домой, но мне пока не удавалось ответить им тем же. Наверное, это невежливо. Но в моем доме сейчас царит полный бардак. Может, в другой день.
***
Пыталась до тебя дозвониться, ненадолго, буквально на две минуты, кредит на телефоне истекал, а пополнить сегодня уже не успевала. Но ничего не вышло, думаю, я позвонила в неудачное время. Сейчас мне плохо знаком твой распорядок дня, так что ничего удивительно. Может быть, ты перезвонишь. Может, даже скажешь, что получил мои письма. Я подожду.
Хотела сказать, что почтовый ящик уже почти заполнен. Я давно чувствую сильную тяжесть, когда беру его в руки, будто ты сделал его не из дерева, а из свинца. Иногда мне даже трудно переложить его в чемодан, чтобы взять с собой, когда уезжаю куда-нибудь на пару дней. С чернилами проще, они всегда со мной, но тоже скоро закончатся, потому что мне каждый раз все сложнее писать мелким почерком на конфетных обертках, беглой вязью выводить слова на оконном стекле, печатными буквами закреплять мысли на тыльной стороне левой ладони. Все чаще я чувствую, что мои слова уходят в никуда, так и не прозвучав.
Надеюсь, ты перезвонишь.
***
Представляешь, когда я была в двадцати минутах от дома, позвонил хаусмайстер, управляющий, ответственный за блок, в котором я живу. Страшно удивилась, понятия не имела, что он знает номер моего телефона. Обычно жильцам просто бросают письма с просьбами в почтовый ящик или подсовывают записки под дверь, потому что если всем подряд звонить, никаких денег не напасешься, сам понимаешь. Он был взволнован и торопливо сказал, что у меня, кажется, прорвало трубу, но ничего страшного, сантехника он уже вызвал и как только тот придет, они войдут в мою квартиру. Звонил, значит, чтобы предупредить. Так бывает, заверил он, так бывает, не беспокойтесь, но вашему другу лучше скажите, чтобы приходил завтра или встретил вас где-нибудь еще, потому что меня он не слушает, подходить к себе не позволяет, сидит здесь на полу второй час и уже весь промок. Может, он не в себе и мне вызвать врача?
Прежде чем перейти на бег я, кажется, что-то кричала в трубку. Не заходить, чтобы не смел заходить, это нарушение контракта, к чертям сантехника, к дьяволу трубу, если кто-нибудь посмеет перейти порог моего дома, я пойду до последнего, подам иск в суд и, видит небо, я его выиграю, не смейте переступать порог моего дома.
Ответа я не услышала, потому что на бегу искала в сумке склянку с чернилами.
***
Я зачем-то смотрю в окно, боясь пошевельнуться. Мне осталось преодолеть один лестничный пролет, открыть последнюю дверь, пройти вдоль по коридору и свернуть направо.
Я делаю над собой усилие. Медленно поднимаясь наверх, я пишу это строчки на стене последними каплями чернил. Легкое жжение на кончиках пальцев – все, что осталось.
Рано или поздно каждый устает бояться: едва заметное движение руки и я отбрасываю за спину пустую склянку вместе со страхом. Встаю у двери, толкаю, вхожу, не оглядываясь. Три шага вперед.
Мне кажется, я слышу твой голос.